У Нюрбургринга есть свой круг фанатов, преданных только ему. Они могут выступать и на других автодромах, но душой стремятся только сюда. Это люди, сдвинутые на Нюрбургринге, потому что это САМАЯ ОПАСНАЯ трасса в мире. Нигде никогда не погибало столько гонщиков, как здесь. И сюда приезжают, чтобы посмотреть смерти в глаза, как бы ни пафосно сейчас это прозвучало.
Видео: Артур Гороян из села Ходжабек участник “Формула 1”
Артур Гороян, один из героев нашего рассказа про марафон в Дубае, в этом году отмечает свой десятилетний юбилей за рулем боевого автомобиля на Нюрбургринге. К этому моменту он проехал чуть более 1300 кругов в гоночном режиме (два года назад перестал их считать, остановившись на числе 1120) и восемь раз участвовал в суточном марафоне. Свой крайний раз (будем суеверными) он проехал две недели назад с командой Sharky Racing, когда экипаж занял четвертое место.
Десять лет — не так уж и много, гонщики проводят здесь всю свою жизнь, тем не менее эта цифра выглядит весьма убедительно, чтобы не усомниться в тех намерениях и задачах, которые Артур ставит перед собой на будущее. А задачи ровно те же, что и у каждого гонщика: победить, и победить в абсолюте. Скажем прямо, цель крайне сложная, а скептики и вовсе назовут ее труднодостижимой, но когда человек верит в себя и своих товарищей, ничего невозможного нет.
Мы поговорили с Артуром о том, что за явление такое в автоспорте — Нюрбургринг, почему он так затягивает и есть ли возможность избавиться от этой зависимости.
Совпадение «Sharky»
В этом году Артур Гороян выступал в марафоне в экипаже команды Sharky Racing — той самой, с которой, как выяснилось, он начинал свою гоночную карьеру на Нюрбургринге.
«Это было в августе 2012-го, нас тогда собралось несколько человек из России, и 4 августа мы поехали гонку «6 часов Нюрбургринга». У меня даже билеты на гонку с тех пор хранятся — пришлось купить, так как сначала у нас даже не было проходок. С нами в составе была девушка, Юлия Чекунаева, и она тогда просто подыскала нам какую-то бюджетную команду для выступления. Честно говоря, это было так давно, что я даже забыл их название, а в прошлом году стал подыскивать себе партнеров на «24 часа», откликнулся на предложение, написал, получил ответ. И увидел знакомое имя. И уже когда приехал, понял, что это тот самый Фрэнк, с которым мы начинали, и он тоже меня помнит».
«У него маленькая команда, а десять лет назад была еще меньше. Я помню, что в наш первый год у него даже не было такой специальной таблички-стрелки, которой зазывают пилотов на пит-стоп. Он взял длинную палку, прицепил на ее конец жестяную консервную банку и ею махал пилоту. Использовал он это приспособление и для других целей: этой банкой во время пит-стопа и дозаправки закрывал глушитель, чтобы жар от него не воспламенил бензин».
«Хочу выиграть 24 часа»
«Перед каждым гонщиком всегда стоят свои цели», — рассказывает Артур про то, ради чего он из года в год приезжает на Нюрбургринг. — «Кто-то говорит: “Я хочу проехать хотя бы одну гонку по “Северной петле”. Кто-то хочет финишировать в гонке, кто-то — одержать победу. У меня всегда было другое: я хочу выиграть “24 часа Нюрбургринга”. В абсолюте, конечно».
«Нюрбургринг — самая опасная и сложная трасса, а 24-часовой марафон — самый длинный из всего, что может быть. Все это вместе создает самую изнурительную, требовательную к технике и людям гонку, которая только может быть на свете. Значит, если я ее выиграю, то я самый выносливый и быстрый (улыбается). Победу в классе можно “купить”, заявившись в нескольких командах и проехав в каждой за рулем по часу. Можно даже не устать, выспаться, ведь какая-то из машин все равно “выстрелит”. Но какой в этом смысл?».
— Прости за прямой вопрос, а как ты хочешь выиграть в абсолюте? Если взять опыт и накат имеющихся победителей или призеров — даже этого года, таких как Дрис Вантор или Кельвин ван дер Линде, их гоночный накат намного больше твоего, и они выступают на гораздо более быстрых машинах, да еще с заводской поддержкой. Там такие бюджеты, которые не по силам потянуть частникам. Насколько это реализуемо?
— Может быть, не в ближайший год или два, но реализуемо. И я хочу делать это с теми, кого я знаю и кого считаю быстрыми. Если поставить задачу, мы сможем подтянуть уровень до требуемого, оказаться в топе, а потом и победить. Но «24 часа» — это не только скорость, это целая совокупность качеств и факторов, включая удачу и погоду. Если посмотреть в музее Нюрбургринга, какие машины выигрывали «24 часа», можно понять, что для этого необязательно выступать в топовом классе.
«Все чемпионы всего на свете когда-нибудь приходят на Нюрбургринг»
«Кто-то считает самой сложной трассой Спа, кто-то предпочитает выиграть Ле-Ман. Но Ле-Ман это в большей степени борьба бюджетов, команд и машин, нежели каждого пилота. Нюрбургринг — это трасса для гоночных “задротов”, тех, кто любит сами гонки, а не пафос вокруг них. Все чемпионы всего на свете когда-нибудь все равно приходят сюда, чтобы проверить, насколько у них стальные…».
«Чем бы я ни занимался в жизни, я хочу заниматься этим в режиме соревнования. В каждом человеке это заложено — в большей степени у мужчин, но и у женщин тоже есть. У моей сестры это есть: ее тоже не остановить. До Ринга нужно дозреть, и он дарит то, ради чего идешь в автоспорт: соревнование. И это соревнование гонщиков, а не бюджетов. Это как коробка-”автомат” и “механика”: Ле-Ман — это “автомат”, а Ринг — “механика”, причем конкретная. Это как Порше 70-х годов с двигателем сзади и на “ручке”, который все время хочет тебя убить. Вот такая трасса. Если в мире среди автодромов есть что-то самобытное, то это Нюрбургринг».
История Ринга и Артура
— Как развивались твои отношения с Нюрбургрингом после 2012 года?
— Мой хороший друг Олег Квитка дал мне контакты команды Mathol Racing, и я стал ездить с ними. Вначале это был Opel Astra OPC, затем BMW 235, Aston Martin GT4, Porsche Cayman, Seat Supercopa. А в тот период, когда я выступал на Aston Martin, мы вместе с моим другом Романом Мавлановым тестировались на младших формулах. Это были 2014–2016 годы. Это был такой способ тренировки: если я сначала еду на более быстрой машине, а потом пересаживаюсь на более слабую, у меня получается выжать из нее побольше, быть быстрее и лучше контролировать повороты.
— В 2014 году я впервые проехал «24 часа» — как раз на Astra OPC, и это была одна из самых удачных гонок. Всего же я проехал восемь марафонов и в трех не финишировал. В 2015-м также с Mathol Racing на Seat Supercopa мы тоже хорошо проехали. А вот в 2016-м я стал искать более быструю команду и машины, которые побеждают в классе, и перешел в LMS Engineering, выступающий на Audi TT LMS.
В первой же гонке VLN мы приехали вторыми среди большого количества участников, но проиграли Subaru. И после этого поехали «24 часа».
— И там ты попал в аварию…
— Да, там я попал в аварию в самом конце стинта…
Про аварии
— Аварии на Ринге — это вообще страшно? Или не успеваешь испугаться?
— Нет, испугаться — успеваешь. Авария — это очень медленно, это обида, это не страх, не боль, ничего. Это обида. Это обида за команду, за всех, за друзей.
— А какие-то мысли в этот момент есть?
— В этот момент не думаешь, а пытаешься что-то сделать, и происходит это автоматически. Но если вывернутый руль и газ не помогают, то стараешься понять, пронесет или нет: ведь машину может просто развернуть, и ты едешь дальше, такое бывало много раз. Но когда понимаешь, что не пронесет, стараешься оценить, насколько сильный будет удар, перелетишь через забор или нет? Я очень хорошо знаю всю трассу вокруг, и, например, в том месте, где я врезался в свое время на Golf TCR, за забором — обрыв, там ужасно. Какие эмоции? Обида, сожаление…
— Но это же обида на себя?
— На себя, конечно. И ощущение, будто всех подставил. Когда есть ответственность перед другими людьми, это всегда очень обидно. Но я в таких ситуациях успокаиваю себя, что было много гонок, где мы не доезжали по вине других пилотов. Главное — не совершать дурацкие ошибки, а стараться ехать чисто, чтобы то, что произошло, было не из-за отсутствия навыков, а из-за посторонних факторов, которые нельзя просчитать.
— Преследует чувство вины, что ты подвел команду? Как это было в первый раз?
— В первый раз я вообще не хотел возвращаться, не хотел никого видеть. Я приехал в шлеме, весь грязный, и закрыл визор, чтобы ни с кем разговаривать. Мне было невероятно обидно, ведь я понимал, сколько усилий все вложили в это. Но потом это чувство начинает притупляться, потому что я ведь и сам оказывался по другую сторону. Однажды приехал на гонку со всей семьей, друзьями, подтянул других гонщиков в команду, а в итоге мы даже не стартовали. Потому что тот же Руди, который сегодня завершает карьеру на Нюрбургринге, в тот раз в квалификации несколько раз перевернулся, хотя мы его предупреждали, что нужно быть чуть осторожнее.
— В гонках так бывает, ты никогда не знаешь, что может случиться. Кто-то въедет тебе в корму, а ты не сможешь отвернуть, т. к. места на Ринге для этого нет. Касание, авария, и все — пока! В любом случае ты приезжаешь, извиняешься, тебя хлопают по плечу и говорят: «Shit happens» (дерьмо случается), после чего вы все вместе собираете вещи.
«У гонщика, как и у автомобиля, есть свой объем “топлива”»
Внешних причин для того, чтобы случилась авария, всегда очень много, но внутренняя, как правило, всегда одна: психологический дискомфорт одного из участников инцидента. Именно к такому выводу мы пришли с Артуром после обсуждения различных гоночных инцидентов.
— В этом году после ночной смены ты должен был ехать следующий стинт только после полудня, но внезапно менеджер команды буквально вытаскивает тебя из постели и говорит, что нужно ехать уже через полчаса.
— В этом и заключается суть 24-часовой гонки…
— Да, но в итоге у тебя происходит авария, хоть и позволяющая ехать дальше. Связано ли это с тем, что в тот момент ты просто психологически был не готов садиться за руль?
— Есть много нюансов. Примерно так же произошла и моя первая авария в «24-х часах», когда я ехал на Audi TT за «LMS Engineering». Тогда я ехал уже лишний круг, который не был запланирован.
К каждой смене готовишься психологически и физически, физиологически. Например, я пью воду за определенное время, мне нужно подумать, сконцентрироваться и подготовиться к выезду на трассу. У меня, как и у автомобиля, есть определенный объем «топлива». Я рассчитываю свои девять или десять кругов, и на последний круг выкладываюсь на все оставшиеся силы. И когда мне внезапно по радио говорят, что ты сейчас заедешь, заправишься и поедешь следующий стинт, я стараюсь отстоять предыдущие договоренности. В конце концов, я даже рассчитываю, сколько мне пить воды и когда я смогу сходить в туалет.
Volkswagen Golf TCR Sharky Racing. Ну и сама «Шарки» — символ команды
Поэтому когда появляется лишнее и «не твое», это не очень хорошо. Но еще больше выматывает, когда ты должен ехать, но не едешь, а сидишь в боксах и ждешь — как это было в прошлом году, когда из-за погодных условий гонку откладывали на час, потом еще на час, потом еще… Вроде гонки и не было, а ты уже вымотан так, что уже никакая гонка тебе не нужна. Но так как это «24 часа», нужно стараться быть готовым к любым ситуациям.
— Ты можешь сравнить свой первый круг и последний из гоночных на Нюрбургринге?
— Первый круг: «Это что за “американские горки”, почему все хотят в меня врезаться? Можно, я по газону поеду, чтобы никому не мешать?». Последний круг — в этой гонке — авария и поврежденная машина, я еду в боксы на ремонт…
«На Ринге ты по-прежнему рискуешь жизнью»
— На скольких трассах, помимо Нюрбургринга, ты ездил?
— Порядка пяти, опыт не слишком обширный, но мне не подходят другие трассы. В них нет души, там я ощущаю себя, как в песочнице — плоской, открытой площадке, где не боишься ошибиться и вылететь. Там нет ощущения этого тоннеля сквозь лес, узкого асфальта и обрыва за ограждениями, на дне которого тебя ждут острые верхушки деревьев. Эти трассы все прощают, а Нюрбургринг заставляет тебя серьезно воспринимать процесс, отвечать за свои действия, свою жизнь, своих близких. Это одна из немногих оставшихся трасс — может быть, еще Спа — где ты действительно рискуешь жизнью, несмотря на всю кажущуюся безопасность машин.
— Здесь у меня каждый круг будто черновик, я каждый поворот проезжаю — как очищаю его. Тут задача прибавлять понемногу, добавлять скорости, найти грань. Это постоянная работа над чистотой круга. Когда я сажусь в автомобиль, наступает некое уединение с ним и с треком, возникает некий мысленный обмен, попытка узнать, где еще можно прибавить, простит ли Ринг бо́льшую скорость, попаду ли я в поворот. Это некое взаимодействие через руль, резину, педали, ощущения на кончиках пальцев. Только это взаимодействие не с автомобилем, а с трассой.
«Лисья нора» — это просто космос!»
— Какое твое любимое место на Нюрбургринге?
— Я очень люблю «Лисью нору». Мне нравится перегрузка на подъеме — не только боковая, но и вертикальная. Нравится изменение давления при падении в эту яму. Это космические ощущения — на уровне физики.
— А какие ощущения гонка дарит в первую очередь — физические или эмоциональные?
— Физические. Мне кажется, что я уже давно не испытываю сильных эмоций вроде страха или адреналина. Я считаю, что если у гонщика есть адреналин, значит, он еще не дошел до своего предела, скорость ему непривычна, могут быть серьезные ошибки.
— А от соревновательности, от борьбы получить адреналин разве невозможно?
— На Ринге не так много очной борьбы — бывают некоторые моменты, но их не так много, как кажется. Тут либо ты нагоняешь медленных, либо тебя проходит более быстрый класс. Но примерно через час после старта пелотон растягивается по 25-ти километрам, и борьба как таковая заканчивается. Поэтому я так люблю именно стартовать в гонке: можно побороться, влезть, обмануть, переиграть, поработать на чужих эмоциях. Вот это круто!
А что потом?
— В этом году я бы хотел в августе проехать «12 часов Нюрбургринга» в чемпионате NLS, но сейчас не загадываю. Посмотрим, с кем и на чем получится, посмотрим вообще обстановку в мире. В этом году мы с друзьями хотели проехать марафон в Спа, который в мае проводил Creventic — тот же организатор, у которого мы ехали в январе «24 часа Дубая». Но не получилось. Теперь надеемся, что удастся проехать российский чемпионат по эндурансу REC, первый этап которого пройдет 24 июля в Подмосковье. Как ни странно, я очень люблю Moscow Raceway.
Подводя итоги, я хочу сказать, что все гонщики немного сумасшедшие, а те, кто ездят на Ринге — сумасшедшие вдвойне. Возможно, те из вас, кто прочтет этот материал, наградят таким же эпитетом и героя нашего интервью, и самого автора, разделяющего его позицию. Да, это так, мы и не отказываемся😊.
Материал перепечатан : drom.ru/info